Том веселый Бомбадил ходил в куртке синей
Шляпа — дрянь, зато перо белое, как иней.
Кушачок зеленый, кожаные штанцы.
А ботинки желтые, хоть сейчас на танцы.
Жил Том под холмом, где исток Ветлянки —
Родничок среди травы на лесной полянке.
Том веселый, Бомбадил в летние денечки
По лугам любил гулять, собирать цветочки.
Пчел пасти и щекотать шмелей толстобоких,
А еще любил сидеть у бочагов глубоких.
Вот однажды бороду свесил с бережочка.
Золотинка тут как тут, Водяницы дочка.
Дерг его за волосье, он — бултых в кувшинки.
И пускает пузыри, промочил ботинки.
«Эй, Том Бомбадил, — говорит девица —
Ты чего забыл на дне? Хватит пузыриться!
Рыб та птиц напугал и ондатру даже.
Шляпу что ли утопил и перо лебяжье?»
Том в ответ: «Искать не буду — холодна водица.
Шляпу мне достань-ка ты, милочка девица.
Да ступай, спи-усни, где спала доныне —
Под корнями старых ив, в темной бочажине».
К дому матушки своей, в бучило на донце
Золотинка уплыла. Том прилег на солнце.
Средь корней корявой ивы — мол, мы здесь приляжем
Башмаки сушить и шляпу с перышком лебяжьим.
Тут проснулся Дядька-Ив, тихой песней сонной,
Убаюкал Бомбадила под разлапой кроной,
А потом — хвать его: сцапал, прямо скажем,
Тома вместе с башмаками и пером лебяжьим.
«Ох, Том Бомбадил, разве же учтиво
Залезать в чужой дом, даже будь он — ива?
С тебя лужа натекла под древесным кряжем.
Еще хуже — щекотаться перышком лебяжьим!»
«Дядька-Ив, отпусти! Что-то ломит спину —
Не похожи твои корни на мою перину.
Чур-чура, глотни старик, ключевой водицы.
Баю-бай, спи-усни, как дочь Водяницы».
Дядька-Ив, услыхав это его слово,
Бомбадила отпустил, запер дом и снова
Закряхтел-забормотал, глядя сон древесный.
Вдоль Ветлянки Том пошел — день-то был чудесный.
А потом в лесу сидел, слушал по привычке,
Как свистят, свиристят, чирикают птички.
Над ним бабочки кружились, крыльями играя
Но под вечер встала туча с западного края.
Том спешит! Закапал дождь, по воде тягучей
Побежали круги, ветер вместе с тучей
Налетел, зашумел и с листвы на темя
Брызнуло. В нору нырнул — самое время.
А Барсук, белый лоб, — нора-то барсучья! —
Барсучиха, черноглазка, и детишек куча
Понарыли ходов под холмом и Тома
Хвать за плащ — поволокли в глубь темного дома.
«Ох, Том Бомбадил! — в самом дальнем зале
Вкруг него они уселись и забормотали, —
Влез ты чрез парадный вход к барсучьему роду
Только выхода там нет назад на свободу».
«Слышь-ка, старый друг, Барсук, брось-ка эти шутки.
Недосуг мне гостить, нету ни минутки.
Черным ходом проводи, где шиповник белый.
Почисть когти, вытри нос. Я сказал — ты делай.
Чур-чура, спи-усни на своей соломе.
Ива спит и Золотинка — каждый в своем доме».
Тут сказали барсуки «Просим мы прощенья!» —
Проводили Тома в сад, прочь из помещенья.
В страхе двери затворили и на всякий случай
Все землею завалили — спит народ барсучий.
Дождь прошел, почти стемнело, небо стало звездно.
Погулял — пора домой, хоть еще не поздно!
Том веселый, Бомбадил, дверь открыл, окошко.
Засветил на кухне лампу — налетела мошка.
За окном, видит он, полумрак сгустился.
Звезды — ярче. Юный месяц долу опустился.
Тьма ночная над Холмом. Со свечой шандальной
Том — наверх, скрипят ступеньки; вот он возле спальной.
«О-хо-хо, Том Бомбадил! Я пришел из мрака!
Я за дверью! Я тебя изловил, однако!
Ты и думать позабыл о кургане давнем.
Об Умертви с вершины, обрамленной камнем.
А он вырвался на волю! И вот ждет могила
Хладного и бедного Тома Бомбадила».
«Чур меня! Сгинь навек! Прочь, исчадье ночи!
Прочь, загробный хохотун, огненные очи!
Воротись на курган, в каменное ложе,
Спи-усни! Ива спит, Золотинка тоже.
И барсучий спит народец у себя в деревне.
Вернись к злату в подземелье и печали древней!»
Тут Умертвий — из окна, распахнувши ставни
Через двор, над стеной, на курган тот давний
За ограду из камней, в темный склеп обратно
Дребезжа костями, мчится, воя неприятно.
Старина Том Бомбадил на своей перинке
Глубже спал, чем Дядька-Ива, слаще Золотинки,
И уютней, чем барсук иль Умертвий вечный.
А храпел он, между прочим, будто мех кузнечный.
С первым светом, как скворец, он запел, свистая:
«Дерри-дол, мерри-дол, приди, дорогая!»
Он надел штаны и шляпу, выглянул в оконце.
Шляпа — дрянь, зато с пером; а в оконце — солнце.
Мудрый Том Бомбадил был не без хитринки,
Куртка синяя на нем, желтые ботинки.
Где хотел, там и гулял — по лесной полянке,
По холмам, по долам или вдоль Ветлянки
Или в легком челноке по реке средь лилий
И везде его ловили, да не изловили.
Сам же Том поймал в куге дочку Водяницы
Дева пела песнь воды, ей внимали птицы.
Хвать ее, не отпускает! Сердце в ней трепещет.
Цапли в крик, ондатра — шмыг, куга воду хлещет.
И сказал Том Бомбадил: «Вот моя невеста!
В моем доме под холмом — вот где твое место.
За столом, где белый хлеб, желтый мед и масло,
Розы все окно увили, стену всю и прясла.
Не войдете ли в мой дом? Замуж не хотите ль?
В бочаге какого мужа вам найдет родитель?»
Том веселый, Бомбадил на свадебной пирушке
Шляпу снял — из мотыльков венчик на макушке.
А невестин венок — ирис,незабудки,
Платье — зелень с серебром. Скворочьи побудки
Том свистел, гудел пчелой, поспевал за скрипкой,
Горделиво обнимая стан невесты гибкой.
В доме всюду свет, а в спальне — белые простынки.
Под медовою луною пляшет по старинке
Род барсучий, а на страже до утра до солнца
Дядька-Ив паветью брякает в оконца.
Водяница же вздыхает в камышах в тумане,
Слыша, как Умертвий пляшет у себя в кургане.
Том веселый, Бомбадил, спал, не знал о том он,
Что всю ночь был стук и бряк, топот ног и гомон.
А на зорьке встал — запел, как скворец свистая:
«Дерри-дол, мерри-дол, моя дорогая!»
На крыльце лозу строгал — будет корзинка,
Пока волосы златые чешет Золотинка.
Прогулка Бомбадила
Старый год побурел, ветер дул с Норд-Веста,
Том поймал сухой листок, сорванный с места.
«Ветерок его принес — хорошая примета!
День счастливый — для чего же дожидаться лета?
Поплыву наугад, починивши лодку,
По Ветлянке вниз, на запад, — это мне в охотку!»
Села птаха на сучок: «Вижу, вижу Тома!
Знаю, знаю, куда собрался из дома.
Хочешь, хочешь я снесу туда весть о госте?»
«Я тебя поймаю — съем, обглодаю кости,
Коли станешь разносить сплетни да вести!
А коль скажешь Дядьке-Иве, я тебе на месте
Испеку, сварю, зажарю! Помолчи-ка птаха!»
Птаха — порх, задравши хвост, и пищит без страха:
«На, лови, лови меня! Я же не простушка —
Лишь ему одному просвищу на ушко:
На закате, мол, встречай, где Сход и горушка.
Поспеши, мол, поспеши. Будет пирушка».
Хмыкнул Том: «А может быть мне туда и надо?
Ведь куда бы ни приплыть, мне туда и надо!»
Залатал свою лодчонку — не в дырявой плавать! —
Из кустов и камышей вывел ее в заводь,
И — вниз, по реке. Пел он «Силл-сэлли,
Где, Ветлянка, твои бочаги и мели?»
«Эй, Том Бомбадил! Ты куда? Куда ты?
На скорлупке доплывешь с помощью лопаты?»
«К Брендивайну, может быть, — там, быть может, ныне
Ждут меня мои друзья и огонь в камине
На Сенном конце. Народ-невеличка.
К ним, быть может, доплыву, маленькая птичка».
«Передай привет родне, принеси мне вести
Как там рыба, много ль есть и в котором месте?»
«Не сегодня, — Том в ответ. — Я ведь по теченью
Просто так себе плыву — не по порученью».
«Чив-чив! Дерзкий Том! На корягу глянь-ка.
Налетит твоя лохань, будет тебе банька!»
«Что ты, Синий Рыбоглот разболтался? Лучше
Свои перышки почисти косточкою щучьей!
Ты на ветке — франт нарядный, дома — замарашка.
В доме — грязь, а на груди — алая рубашка!
Говорят, вы, зимородки, по небу летали,
Ветер думали поймать. Ну и как, поймали?»
Зимородок-рыболов клюв захлопнул. Тому
Дал дорогу, а сам — фью! — и помчался к дому
Уронив перо синё — синей самцвета.
Том поймал перо, сказал «Добрая примета!
Его в шляпу воткнем, старое кинем.
Было белое перо, стало оно синим».
Вдруг вокруг водоворот. Из водоворота-
Пузыри! Том хлоп веслом и задел кого-то.
«Фу, Том Бомбадил! Ты чего дерешься?
Вот я лодку-то пырну — враз перевернешься!»
«Что? Да я тебя, Усатый, оседлаю с ходу,
Чтобы ты не баламутил чистую воду!»
«Фу! А я отца и мать позову и брата,
И сестрицу! Я скажу: гляньте-ка, ребята,
Спятил Том Бомбадил, он сидит в лоханке
В раскорячку и гребет вниз по Ветлянке!»
«Тебя, выдра, выдрать мало! Пропадешь ты сдуру,
А Умертвия твою выделают шкуру,
Мать родная не узнает, разве по усищам!
Не дерзи! Уж на тебя мы управу сыщем!»
«Ух!» — сказал Выдрин сын и нырнул в середку.
Окативши Бомбадила, раскачавши лодку,
А потом на бережок лег, лежебока,
А уж песня Бомбадила — далеко, далёко.
Там где Эльфов островок, старый Лебедь злобно
Выгнул шею, зашипел, тут мол, неподобно
Плавать всяким. Том смеется: «Ах, ты, краснолапый!
Подари-ка мне перо новое для шляпы!
У тебя, у старого, шея — просто диво,
А из ключа — только шип! Это некрасиво!
Погоди, король вернется, хвать тебя за горло —
И прочистит, чтобы спесь из тебя не перла!»
Лебедь крылья распустил — и вниз по Ветлянке.
Том вдогонку за ним, на своей лоханке.
До Запруды на пути — буруны, стремнины.
Всем известно это место возле Брендивайна:
Крутит, вертит меж камней, как на речке горной,
Словно пробку — так до самой Городьбы Отпорной.
«Эй, глядите! Лесовик! Том с брадатой рожей! —
Весь Сенной конец хохочет, Брендинорье тоже. —
Стой, Том, а не то мы стрелой ошпарим!
Ни лесному тут народу, ни курганным тварям
Нет пути за Брендивайн — ни плоту ни лодке!»
«Кыш, вы, толстопузые! Не дерите глотки!
Видел я, как хоббиты прячутся в норки,
Испугавшись барсука, а барсук — не орки!
Вы же тени собственной трусите, ребятки.
Орков я нашлю на вас — засверкают пятки!»
«Бородой не подавись, орков призывая!
В шляпе стрелы посчитай — первая, вторая,
Третья! То-то! Коль за пивом ты плывешь в лодчонке,
Знай: в Забрендии малы для тебя бочонки!»
«Брендивайн широк, глубок — на моей-то лодке
Мне, пожалуй, не доплыть даже до середки.
Переправьте меня. Вам тогда за это
Пожелаю доброй ночи, а потом — рассвета».
Заалел Брендивайн, солнце катит низом.
Закатилось за холмы, Брендивайн стал сизым.
Никого на берегу нет, ни у причала,
Ни на тракте. Том сказал «Славное начало!»
Он потопал по дороге. Сумерки сгустились.
В Камышах, впереди, огни засветились.
Э«й, ты кто!» Лошадки встали, не скрипят колеса.
Том идет, не отвечает на его вопросы.
«Эй! Ты что, из Заболони? Вор? Или бродяга?
Что ты ищешь и откуда у тебя, бедняга,
В шляпе стрелы? Воровство вышло боком что ли?
Эй! Иди сюда, поведай о своей недоле.
Эль у хоббитов хорош! Только ты без денег
Не получишь ничего, коль молчишь, бездельник!»
»Ладно, ладно, грязнопятый! Опоздал, не встретил,
Да еще бранится! — Том ему ответил. —
Ты, Бирюк, бурдюк с одышкой, ты — пивная кадка,
Тебя ноги не несут — так везет лошадка!
Повезло, что нищий мирный! Дело-то за малым:
Прочь с колес, тряси жирами, топай пешедралом!
Эй, подвинься! За тобой будет кружка пива —
Не признать меня, хоть ночью, это неучтиво!»
И поехали, смеются, мимо деревни —
Хотя пивом манил аромат харчевни.
И свернули к Бирюку, а дорога тряска.
Тут уж Тома растрясла на колесах пляска.
В небе звезды. В окнах свет. А на кухне ждал их
Очага огонь трескучий, гостей запоздалых.
Бирючата-сыновья поклонились, дочки
Книксен сделали. Жена с пивом из бочки
Уже кружки несет. Пили, ели, пели.
Сам Бирюк пустился в пляс — при его-то теле.
Выпив кружку, Том — вприсядку, по-моряцки лихо.
Дочки — чинно, ручейком. Смеется Бирючиха.
Спать легли. Кому — солома, а кому — перина.
Том толкует с Шерстолапым, сидя у камина.
О вестях с Пригорков, новостях о Башне,
Про овсы, про ячмени, пажити и пашни,
Кто где был, куда ходил, пеший или конный,
Что деревья нашептали, ветер заоконный.
О Высоких Стражах там, возле брода или
О Тенях, что у границы в этот год бродили.
Наконец, Бирюк уснул, пледами укрытый.
А с рассветом Том исчез, как сон полузабытый,
Чуть веселый, чуть печальный и немного в руку.
Дверь открылась и закрылась — ни бряку ни стуку.
Ливень смыл его следы около причала.
Ни шагов его, ни песен будто не звучало.
У Отпорной городьбы лодку-лоханку
Три дня видели. Потом уплыла в Ветлянку.
Будто некий хоббит видел ночью, говорят, там
Ее выдры волокли вверх по перекатам.
Там, где Эльфов островок, Старый Лебедь встретил.
За бечевку потащил, важен и светел.
Выдры плыли по бокам, чтобы ненароком
За корягу Дядьки-Ива не задела боком.
Зимородок на корме, а птаха на банке.
Так ее и волокли вверх по Ветлянке
До стоянки. Тут сказал выдрин сын: «Смогли бы
Дураки ходить без ног или плавать рыбы
Не имея плавников? Весла где, разини?»
У Отпорной Городьбы Тома ждут доныне.
