Легенды Шорбишира

ЛЕГЕНДА О ПРОЦВЕТШЕМ КРЕСТЕ СВЯТОЙ МАРИИ ЕГИПЕТСКОЙ, БЫВШЕЙ БЛУДНИЦЫ,
ЧЕСТНО ПОДВИЗАВШЕЙСЯ В ИОРДАНСКОЙ ПУСТЫНЕ.

Тайну королевскую надо хранить - а о чудесах Господних должно говорить в полный голос.
У стен старинного аббатства Холивуд и по сей день можно увидеть Процветший крест - нерукотворный, который каждую весну чудесным образом покрывается с одной стороны цветами вишневыми, а с другой - яблоневыми, и цветы те белее сливок, снятых с молитвой и благоуханнее венка майской королевы.
Говорят, что того креста не касался ни один плотник - что пустил он корни до самой преисподней и драгоценная мирра - животворный сок стекает с его корней, по великой милости Божьей исцеляя мучения грешников.
А появился заветный крест в незапамятные времена - когда никакого аббатства не было еще и в помине, а на сем месте стоял дом вдового крестьянина, что владел унаследованным от отца плодовым садом, который кормил двоих его детей, и в дни невзгод утешал ласковым шепотом листьев, жужжанием пчел и цветением, купающимся в росе поутру.
Одно омрачало жизнь садовника - дети его были и пригожи и добры, да вот беда - оба с изъяном. Дочка старшая - десяти лет сызмала не ходила, а сынок и того младше - был слепым, говорят сглазили его дурные люди.
-А недалеко от того места стоял дом богатого епископа - человека черствосердого - говорят его родным братом приходился немецкий епископ Гаттон, которого за страшное злодеяние в голодный год съели мыши.
-Он был из тех, кому чужое добро жжет руки - часто проезжая на дородном коне мимо дома садовника, епископ подсчитывал в уме, какую прибыль приносят вишни и яблони, хотя в его сундуках лежало раз в сто больше. Да и разве пристало какому - то голодранцу владеть такой красотой и дышать свежим ветром цветения и зрелости.
И подсылал к вдовцу епископ своих счетоводов и крючкотворов - сторгуйте мне сад вдовца за любую цену.
Но садовник только улыбался покупателям и говорил:
- Здесь мои дети и мои деревья. Детей я растил, не спал, когда они хворали, прививал им благое и оберегал от дурного, то же я делал и с деревьями. Ведь не сарацин же я чтобы торговать детьми.
Ни с чем уходили счетоводы и крючкотворы - а епископ стал словно больной - вынь да положь ему сад за любую цену.
Когда подступила пора сбора плодов, пришла ему в голову воронья мысль, ночная.
Нанял он в дрянном шалмане отпетых ребят, по ком давно виселица плакала и приказал им:
- Пойдите в дом садовника, что живет на краю леса и отколотите его хорошенько, так чтоб он ни рукой ни ногой двинуть не мог, посмотрим тогда, как откажется садовник от сделки - нет у него ни гроша, чтобы нанять работников, а пащенки его, калечные, отцу не подмога. Как увидит он, что опадают его яблоки и вишни, чтобы сгнить без дела, вот тогда запоет упрямец по - другому. К тому же один ростовщик перепродал мне его долговые бумаги - заложен перезаложен сад еще его отцом - если бы он продал нынешний урожай, то конец пришел бы платежу - а так у него денег не будет
И за штоф зеленой водки и горсть серебра согласились отпетые парни на злое дело. Так избили они садовника, что слег он немощный, без помощи, без надежды.
Дни шли - наливались яблоки медом, так что косточки на просвет играли, как самоцветы, вишни пылали жарче первой ночи жениха с невестой - но не было рук, что любовно снимут их и уложат в корзины на солому. И страдал сад, словно женщина, которая не может в срок разрешиться от бремени.
И плакал Садовник и плакали его дети, потому что ничем не могли помочь отцу.
- Погибнет урожай, уйдет в перегной, не смогу я отвезти на базар плоды моего сада, погибнут дети мои от голода, -так говорил садовник, но никто его не слышал.
В тот день, когда отягощенные соком яблоки уже готовы были пасть впустую наземь, к дверям садовника подошла женщина в крестьянской кофте и грубой юбке, босая и простоволосая и волосы ее были белые - белые, как цвет вишни. А лицом она была смугла и печальна.
- Здравствуй, Садовник, я иду издалека, стерла ноги и в глазах у меня темно от голода. Не найдется ли у тебя хлеба или кусок медового сота, а может быть ты позволишь мне сорвать яблоко, чтобы утолить жажду. Но я не побирушка - в благодарность за милосердие я хотела бы наняться к тебе сборщицей урожая.
- Добрая женщина: - вздохнул Садовник - я бы рад угостить тебя, но меня несправедливо избили и я не могу подняться с постели:
- Так пусть же твой сын посмотрит в ларе и выберет мне хлеба и меда, а твоя дочка вынесет мне угощение в сад.
- Если бы я не знал, что ты чужестранка, я бы решил, что ты смеешься надо мной. Вся округа знает, что моя дочь расслабленна, а мой сын - слеп, как червь: Войди в дом и сама возьми то, что тебе потребно, но нанять я тебя не могу - мне нечем платить.
И тогда женщина улыбнулась и сама вошла в дом, взяла из ларя хлеб и мед, но сама не ела, а разломив хлеб, обмакнула его в мед - и один ломоть подала девочке, а другой - мальчику. И в тот же миг, когда дети вкусили это причастие - оба исцелились и дочь садовника встала и пошла, а сын - открыл изумленные глаза.
- Как мне величать тебя, женщина? - спросил Садовник, вне себя от счастья.
- Называй меня просто Мэри Джипси, а теперь, дети, покажите мне, где у вас корзины и садовая лестница - мне пора работать.
И три дня напролет Мэри Джипси работала в саду - и в ее руках яблоки сочились ровным золотом - а вишни - мерцали, как старое вино в венецейском бокале. И не раз Садовник видел, как деревья сами наклоняли к ней тяжелые ветви, словно живые. Сама Мэри Джипси спала на улице, прикрывшись лишь рогожей, сыта была ветром и пила лишь колодезную воду - да и то, как ласточка, чуть пригубит и оставит.
И был собран урожай - яблочко к яблочку - ни одного "с бочком", ни одного червивого, и вишни без наклевок воробьиных. А когда наступил базарный день, Мэри Джипси вывела из загончика ослика, запрягла его в телегу и повезла урожай на торжок. И все торговцы дивились невиданным плодам, и никто не мог дать им точную цену, уж слишком хороши они были.
И надо было так случиться, что в тот день на базар приехал епископ со своими крючкотворами и счетоводами и закадычным другом - ростовщиком. Его приезда все боялись - ибо он был привередлив и обычно разбранив товар, отнимал у торговцев самое лучшее, а расплачивались за него холуи тумаками. Но даже епископ остановился пораженный перед тележкой Мэри Джипси.
- Эй, красотка, почем твои чудесные плоды?
- По деньгам, святой отец, по деньгам.
- Говори яснее, оборванка, не пристало мне с тобой торговаться. Поднесу я эти плоды к столу Римского Папы, золотом он меня осыплет!
И назвала Мэри Джипси цену - только крякнул епископ - но делать нечего - милость Римского Папы все окупит.
Но когда полез епископ в кошель - оттуда будто бы ненароком выпала долговая грамота Садовника.
Едва получила деньги Мэри Джипси как подняла она грамоту высоко над головой и призвала всех, кто торговал и покупал в свидетели:
- Смотрите, все добрые прихожане и ты, епископ и ты, ростовщик - нет больше долгов на Садовнике.
С этими словами отсчитала долг Мэри Джипси ростовщику и надвое порвала грамоту.
Чуть не умер на месте епископ, как понял, откуда плоды, и что своими руками заплатил он за Садовничье счастье.
Немедля, хотел он приказать схватить дерзкую, но стоящие вокруг роптали и говорили, что правда за Мэри Джипси.
- Вот гадкая шлюха! - прошипел епископ - тебе это даром не пройдет.
И словно молния над морем, сверкнули слезы в черных глазах Мэри Джипси:
- Не обижай меня: Была я и черна, как деготь и блудлива, как коза и пьяна, как губка, была бела, как снег, была девственна, как новая луна, была суха, как трость. Можешь церковь сжечь, можешь пролить псам Причастное вино, можешь хулить Бога и святых - но никогда, слышишь, никогда не обижай человека!
Скроил епископ благостную мину:
- Полно, девонька, разоряться, я тебе еще пару монет на сережки да ленты подкину, коли ты сама отвезешь товар на мое подворье.
И согласилась Мэри Джипси, хоть и шептали ей торговцы, чтоб не доверяла епископу. Но она словно бы не слышала.
На черном подворье поставила она корзины и уже хотела уезжать, но в воротах ее встретили всадники, и сбросили ее с тележки - упала Мэри Джипси в грязь, вскрикнув, рукой закрылась - а во главе всадников сам епископ смеялся над ней.
И приказал он своим прислужникам гнать ее, как оленуху, до самого дома Садовника, и травить псами - пусть посмотрит, как запылает сад с пяти концов:
И побежала Мэри Джипси - прытче ветра, подобрав передник - лишь звенели браслеты на ее щиколотках - а с этими чужеземными украшениями она никогда не расставалась.
Как ни гнали ее, как ни бросали в нее грязью - она оставалась чистой, а псы - звери, как ни науськивали их, подбегали к ней радостно и лизали ей ноги.
А она все бежала - вот уж и показался дом садовника и дети играли на крыльце живые и здоровые.
- Вот оно как, - крикнул епископ - она видать черная лекарка, властью дьявола поставила она на ноги садовничье отродье! Побьем ее камнями, да и детей вместе с нею, порченые они!
Но как птица бросилась Мэри Джипси к детям Садовника и крестообразно раскинув руки закрыла их собою.
И камни, что били ее в грудь падали к ее босым ногам спелыми яблоками:
И тогда даже самые отпетые холуи переглянулись и не слушая епископа сошли с коней и встали на колени перед Мэри Джипси и сняли, молча, шапки.
И тут увидели все, что Мэри Джипси горит, словно свеча на венчальном ветру, что высока она, какими не бывают женщины и пали к ее ногам ненужные одежды - нагая стояла женщина, по щиколотку в наливных яблоках.
От такой наготы ослепнуть можно было - ибо такими будут праведные после Страшного Суда.
И голос Мэри Джипси звенел, как колокол в грозовую ночь, горным эхом проливался в небо:
- Зовут меня Мария и родом я из Египта, была я великой блудницей и звали меня Маргарито - что значит "Грехами Украшенная". Но я познала скорбь и боль и жалость и змею раскаяния, и пустыни Иордана кормили меня горькими травами оттого и зовусь я теперь Марией, что значит - "Горькая". Можешь церковь сжечь, можешь пролить псам Причастное вино, можешь хулить Бога и святых - но никогда, слышишь, никогда не обижай человека! Оставь этих людей и иди с миром. И не греши больше.
Но так страшно и черство было сердце епископа, что даже этого зрелища не убоялся он, а схватил самый большой камень и метнул прямо в пресветлую грудь Марии Египетской.
И стал тот камень самым большим яблоком, и показалось вдруг алчному епископу то яблоко краше всех богатств Аравии - кинулся он подбирать его, а яблоко само собой подскочило - и покатилось по садовой дорожке, а после - за калитку, да под горку - а епископ бежал за ним и ловил его загребущими руками - а оно в руки не давалось.
И по сейчас без роздыха и сна бежит за яблоком злой епископ, бежать ему невмочь, потому что должен он таскать в груди свое свинцовое сердце, что тяжелее наковальни. Почернело его лицо и спеклось, как гнилой плод, а глаза розовые, как у кролика налиты кровью и ненасытимой алчностью.
В ненастные ночи путники бывает, видят на дороге воронью тень, что все ловит на бегу лукавый золотой шар. И нельзя смотреть в лицо призраку - потому что от такого зрелища враз седеют:
- Как скрылся епископ из глаз, разбежались его слуги без души кто куда, а Садовник и слова вымолвить не успел, лишь закрывал лицо руками и лились сквозь пальцы слезы.
Как плодородный ветер исчезла Мария - будто и не посещала никогда сада. Но на том месте, где стояла она, закрывая детей, пробился росток. За мгновения вырос он и окреп, и вот уже не слабый побег а могучее дерево увенчало сад и, присмотревшись, Садовник понял, что не простое это дерево, а в два человечьих роста - крест покрытый корой и листвой и юными цветами - с одной стороны - вишневыми, с другой - яблоневыми.
С той поры счастье не покидало дом Садовника, дети его выросли добрыми людьми, поставили свои дома - и множество внуков скрашивало старость Садовника - а когда тронула его смерть за плечо, он принял постриг - вымолив у Марии Египетской еще три года покаянной жизни в схиме - и поставил своими руками посреди сада часовню Святого Креста, на сем месте и стоит сейчас аббатство Холливуд.
И когда пробил его час, погребли люди Садовника у подножия креста - и многие приходили к Процветшему кресту и исцелялись телом и прозревали душой и утешались сердцем. А потомки Садовника по сей день растят по всей веселой Британии сады.
В самой часовне у подножия креста начертаны слова святой Марии Египетской:
"Можешь церковь сжечь, можешь пролить псам Причастное вино, можешь хулить Бога и святых - но никогда, слышишь, никогда не обижай человека!"

Автор легенд Шорбишира Орландо Фуриозо (Евгений Максимов); все авторские права на текст принадлежат ему.

© Орландо Фуриозо (Евгений Максимов), 2001