Вероника Батхен

Фонография

* * *

Не ради суетных наград —
Для соблюдения традиций
Я выбираю наугад
Страну, в которой не родиться.
О чем ты плачешь, Шуламит,
Под лаской месяца нисана?
Разбит «ниссан» твоих обид.
Осанка корпуса — осанна
Судьбе за столь непрочный дар.
Горчит луна, лепешкой пресной
Маня из Азии туда,
Где сочиняет Песню Песней
Шлимазл Шломо бен Давид.
Скажи ему, что все проходит...
Ваш виноградник ядовит.
И галопирует по хорде
Из точки «а» до точки «и»
Пророк на ослике лохматом.
За счет непризнанной любви
Я не согласен стать распятым
Ни в этой заспанной земле
Ни на любом другом отрезке.
Я гистрион навеселе,
Я синий скол латинской фрески.
Швырнешь на звезды — не найдешь,
Отбросишь в пыль — я буду камень,
Пока любой случайный дождь
Не смоет небо под ногами.

11.01

* * *

Как сохнет слово в глотке, затыкая собой воздуховоды языка,
Такая скаковая поступь сердца. Цок-цок, маэстро Герцевич, конец —
ЗеКа в загоне нового закона читают ветхий выцветший завет.
На ветке века горькие гранаты. Где ты, с татуированным табу
На лбу богини, Гера Геростратов? Саратов стал Самарой, оттого
Мы все самаритяне. Корку хлеба пихаю в каждый пересохший рот,
В ответ цветет смоковница Содома. И, принимая роды на снегу,
Ты портишь кровью суетные руки. В бессилии своем спроси — солгу,
Что жизнь идет кошачьими шагами по крыше мира. Там, где будет Храм,
Сегодня спит ошибка Мураками. Обрывки драм и дранки старых рам
В одном костре за шкиркой Галилея. Но вертится за смогом сигарет
Земля. И отгорает Галилея. И назревает зноем Назарет.
Такая Иудейская пустыня, глухая, как еврейская тоска...
А слово у зубов ледышкой стынет и держит строй на грани языка.

12.01

* * *

Как самолет рассек закат хвостом бесстыдно белым,
Как Дон-Кихот звонил в набат своим костлявым телом,
Как в Новый Год дворцовый кот лакал из плошки молоко,
А все кричали «Пьет Король!», таким же оробелым,
Рябым, без права на любовь, опять стою перед тобой — смотри, бери и делай
Хоть Рамаяну наяву, хоть божью птичку к Рождеству,
Хоть магазин, закрытый с двух до двух ударов грома.
Сдавай очки в Заготстекло — мои смычки тебе назло
Играют первое число часов Большого Дома.
И это все, что я могу, гусак по кличке «ни гу-гу»,
Продай на первом же торгу мои хромые крылья.
Прощай, забудь, не обессудь и выйди замуж как-нибудь,
Смени мою срамную суть. Пускай останусь пылью
С порога, где оставишь след...

12.01

* * *

Переменная памяти — день.
Уравнение пиков и впадин.
Уплотнение плоти. Надень
Ожерелье живых виноградин
Ради бога, которого нет
В этом городе, пьяном от пота
Пролетариев. Клац кастаньет
На плацу, где парад поворота
Умножает Гренаду мою
На аккорды ура-алилуйя.
Я — солдат в неизвестном строю,
Жду прицел твоего поцелуя.
И неважно, когда догорим,
Растворяясь в небесном осадке —
Все равно а-и-б алгоритм
Гарантирует скорость посадки
У кремлевских курантов. Отбой
Первой полночи нового года.
Я еще не прощаюсь с тобой,
Это просто плохая погода.
Снег за снегом. Январь наяву.
Сами сумерки неотразимы,
Но прозрачны, пока я живу.
...В забытьи зачинаются зимы...

12.01

* * *

Потеря Питера. Тетрадь.
Глухая литера. Орать
Не время. Пряжка на ремне
Рубцом останется во мне.
Следы на сене. Март. Трамвай.
Корявой коркой каравай
Коробит пир городовой.
Хоть вой сиреной над Невой,
Хоть пей с решетки талый пот —
Пока коты приходят в порт,
Не деться крысе с корабля.
Петля затянута. Валяй
На белых крыльях с каланчи
В больное небо. Куличи
Церквей в изюминках ворон.
Кого везет старик Харон
На некий остров? Верен срок
Для тех, кто бога уберег.
А я хочу поверить, но
Со мной Господь молчит давно.

01.02

Волшебник

Птицу

На падали листвы следы предзимья.
Редеет свет. Растет продажа шуб…
Давай на пять минут вообразим — я
Маэстро снов. Творю зеленый шум
В отдельно взятой области жилища —
Весна у нас почти не занята.
Дыши смелей и воздух станет чище,
Когда в окне распустятся цвета
Опальной акварели. Лесостены
Сметут с пути стремительной листвой
И в контурах плетей дверных растений
Останется бессонный образ твой.
А ты лежи на свежем, хрустком, белом,
Почти что брачном, девственном снегу.
Угрюмым петербургским корабелам
Продам твои браслеты, а серьгу
Оставлю — трогать, пробовать губами
Черненый очерк прочного ребра…
Истикали минуты. Снова с нами
Предзимье, вечер, привкус серебра.

Мы — здесь.

01.02

Баллада о вреде социологии

«...сжимая крюк в кармане брюк...»
Б.Г.

Вареньо Дун, вагант Нирваны,
Идет по городу, шурша.
Туда, где львы и караваны,
Его протянута душа.

От густосолнечного блеска
Пейзанок мучает мигрень.
Собой закрыла занавеска
Всех тех, кому трудиться лень.

Бока авто набиты ватой,
Со стен домов стекает пот.
Вареньо Дун, ведомый Фатой,
Спешит судьбу поднять на понт.

Куда б ни шел, куда б ни лез он,
На полпути зарыт каюк,
И самопальный «Смит-и-Вессон»
Зазря храпит в кармане брюк.

Вареньо Дун смирился с данью —
Когда судьба его берет,
Он держит путь из банка в баню
И никогда — наоборот.

Он триста лет таранит тропы,
Забив на язву и лишай —
Туда, где львы и антилопы,
Его протянута душа.

01.02

Каццона компиляций

«...Я сомневаюсь в явном, верю чуду...»
Ф. Вийон. «Баллада истин наизнанку»

Качается небо на божьих подтяжках,
Летает и кружится шар голубой.
С похмелья в России, как водится, тяжко,
Спросонья в Холоне я встречусь с тобой.

Постели и сети — моя Палестина,
Цирюльничий тазик — защита твоя.
Соседка Мария зовет на крестины,
Соседка Агарь с животом без жилья.

Вот так и живем, уважаемый ребе,
В столице холера, на кухне бардак.
Всяк пасечник думает только о хлебе,
Симфонию свиста постигнет лишь рак.

На шкурке МК поскользнется политик,
По трассе М10 пройти не дано,
На ванную гладь белокафельных плиток,
Жених разольет золотое вино.

Шампанское, Шула, невеста, пастушка,
Вольно ль променять монографию слов
На форму «Гивати» и пушку за ушком?
Согласный салют сокровенных стволов

Приветствует солнце и утро в натуре.
Качается шарик — попробуй поймать —
Как порванный парус в объятиях бури,
Как возглас лирический «Еб вашу мать!».

Вот так и умрем? Не дождетесь, мессия.
Вот так и оглохнем? Ах, бросьте, мессир!
Мастак Моисей перебрался в Россию.
Мы слопали дырки, оставили сыр

Такой золотой — подойдите к балкону —
Головка сияет под видом луны.
...Полночи покоя — для пеших и конных,
Вязь воска и хруст полотенец льняных...

Лайла тов!

03.02

Ре-патриация

«…Я вернусь. А когда я вернусь?...»
А. Галич

Я вернусь? Я вернусь. А куда возвращаться потом,
Ностальгия не мест, но событий, созвучий, союза.
Я вернусь… Где мой город? Где царский, где девичий дом?
Где парад площадей? Где червонное золото блюза?
Кто подаст на прощанье — не хлеба, а вечной любви,
Сохранит на груди фотографию в желтом конверте.
С остановки трамвая продует в ушко «се ля ви»
Серый ветер, заложник своей кочевой круговерти.
Только пыль подворотен, парадные злые замки
Да душок нищеты — не ищи адресов и знакомых.
Чьи-то дети на лысом асфальте, ломая мелки,
Расписали сюжеты от ломки, инфаркта и комы
До добра на двоих, на троих, на скольких повезет.
Вот уют, пять углов и бессмысленный поиск шестого.
Начинается сон. Сладко кружится сказочный зонт.
И манчжурит шарманка, шепча: время тронется снова.
Кто поверит? Хоть раз окунувшись в Неву,
Кто войдет в эту маслено-мутную, стылую воду,
Присягая на верность гранитному дохлому льву?
Были проводы вон. Грохотали по рельсам подводы.
Колыбели квартир, лабиринты бездонных дворов,
В Петропавловске полночь, диндон, позывные куранты.
Раз под грузом тельца развалился отеческий кров,
Блудный брат, верный брат мы с тобой наравне эмигранты.
Я вернусь! С самолета, как есть, второпях
Позабыв прикоснуться губами к сырому бетону у трапа,
В город пламенных флагов и белых посконных рубах,
Где творят корабли, и слова выбирают, как рапорт,
Точный, вечный доклад о любви.
Я — вернусь?

04.02

Сюрреализация

Пинаю лужи промыслов весенних —
В какой канаве спит мой собеседник?!
Какой сомнамбулический собес
Сорвал его с непонятых небес?
Пора орать в протертые партеры,
Глаголом рвать гардины и портьеры!
Петельчато свернулось за скамьей
Немое одиночество мое.
Закланье — зал. Алтарь — цепная сцена.
Увы, как жертва я неполноценна.
До мизерных мозгов обнажена,
Но богу нужен муж, а я жена.
Вся так себе, не курица, не агнец.
Зверушка еж в кругу знакомых задниц.
Медведица на ломаном суку.
…Саднят слова, прибиты к языку
Кривыми хромосомными гвоздями.
И Марфа говорит: «Займись гостями!»,
А я, как ошарашенный щенок,
Сижу у ног. Всю жизнь сижу у ног.

06.02

Явление Шуламиты

Новорожденной дочери Александре

Склоняясь над зыбкой, отводишь рукой
Разреженный марлевый полог.
Внутри полумрак, молоко и покой,
Снаружи — от пола до полок
В пыли кувыркается свет ночника,
Присыпаный луным крахмалом.
…А девочка глаз не откроет никак,
Ей снится — ни много ни мало —
Давидова башня и склоны горы,
Где скрыт виноград потаенный.
И кто-то с улыбкой подносит дары,
Ее красотой упоенный,
Не может насытиться, пьет со щеки
Нескромную капельку пота.
Над падалью львиной резвятся щенки.
Впадают в объятия порта
Галеры под грузом из царства Офир.
У храма священные действа
Готовят. Быков собирают на пир.
Встревоженным криком младенца
Кончается сон на мгновение, но
Плывет колыбельная лодка
И белая козочка смотрит в окно.
С карниза спускаются ловко
Два ангела — добрый и злой шалуны,
Хранители детских кроватей.
Но кто из них шило вшивает в штаны,
А кто за страдания платит
Без водки порой не поймешь, хоть убей,
А бить шалунов неповадно,
Дурней, чем от девы гонять голубей.
В стерильном спокойствии ванны
Купель отразит первый зуб, первый шаг.
Болезни, бессонница, школа…
Волы и ослы стерегут в камышах
Младенца, но мужеска пола.
А девочка смотрит прозрачно, легко,
Ни черта ни бога не чуя.
Ей важно — на губы течет молоко,
Все беды на свете врачуя.
Спокойствие снега — ведь прошлого нет,
И что впереди — непонятно.
Так водишь глазами за ходом планет,
Забыв, что на солнце есть пятна.
Так ищешь Грааль, отродясь не видав
Ни кубка, ни блюда, ни чаши…
А девочка дремлет, срыгнув на устав
И тайны и глупости наши.

…Уснув поутру у груди малыша,
Услышишь, как в тело втекает душа…

06.02

* * *

А. Жестову

Поэзия, как чувство правоты.
Уверенная меткость строк и точек.
Источник изречения. Кусочек
Луча луны, зрачками понятых
Подобранный, из обыска изъятый...
В кармане чьей-то памяти лежит:
«Бессонница, Гомер…». И Вечный Жид
Плетется по пустыне. Просит яду,
А получает манну — хочешь ешь,
Не хочешь, зачисляйся в лотофобы —
Потребности беременной утробы
Свое возьмут. Пленительная плешь
Проедена давно проклятой молью.
Вороний бог чурается куста.
Когда твоя святая правота
Пошлеет на глазах галимой болью,
Обсосанным страданием, гляди —
Паноптикум смертей в любой газете.
Кому охота думать о поэте,
Рисующем мишени на груди,
Года в больнице нет пенициллина.
Котельные, сопя, жуют мазут.
«Я вижу свет!» «А наш малыш разут!»
Где эллину пиздец, там нам малина.
Святого собеседника ища,
По паперти гуляешь с керосинкой.
В квадрате дома кружишься пластинкой
И прячешь кое-что в карман плаща,
Надетого на голое стремленье
Услышаться, поняться, передать…
Я не могу как ты, трамвайный тать,
Слова в хлеву бросать, теряя звенья
Цепей стыда. У правоты все просто.
Назвался — будь. Неважно тот, иной.
Вали, Гомер, смывай своей слюной
С людей вокруг душевную коросту.

06.02

Поэма Иерусалима

Страну на союз и предлог не деля,
Полжизни пропью за пургу миндаля,
За шорох в туманном проеме
Ореховых фантиков. Кроме
Таких же как мы, обособленных сов,
Кто сможет прокрасться по стрелке часов,
В полдня с февраля до июля,
Метель лепестков карауля?
Слепительный дым сигареты задув,
Попробуй, как пахнет истоптанный туф.
В нетронутой копоти свода
Смешались дыхание меда
И крови коричневый злой запашок
И масел святой разноцветный пушок
И скука нечищеной плоти...
Выходишь на автопилоте
По Виа... короче по крестной тропе,
Туда, где положено оторопеть
У нового храма — остова,
Где брошено тело христово
(на деле обветренный купол камней,
овал колокольни и звезды над ней
внутри полутень и глаза и
все свечи дрожат, замерзая
в подвальном сырье вековой суеты
снаружи торгуют землей и кресты
за четверть цены предлагают)
Пока аппараты моргают,
Фиксируя, можно по чьим-то следам
Спуститься туда, где обрушился храм
И стены глядят недобито,
Мечтая о сыне Давида,
Который возьмет мастерок... А пока
Бумажки желаний пихают в бока,
Чужие пощады и цели
За день забивают все щели.
Ночами арабы сгребают в гурты
Кусочки молитвы, обрывки беды
И жгут, отпуская далече
Слова и сословия речи.
В любом переплете до неба рукой
Подать лучше с крыши — не с той, так с другой.
Под тенью небесного свода
Вино превращается в воду,
Как только захочешь слегка подшофе
Промерить бульвар от кафе до кафе.
На запах кунжутовых булок
Заходишь в любой переулок.
Хозяин пекарни, худой армянин
Положит в пакет полкило именин,
Щепоть рождества и до кучи
Поллитра душистой, тягучей
Ночной тишины на жасминном листе
Немного отпить — все равно, что взлететь
В сиянии звездных шандалов
Над крышами старых кварталов.
В такую весеннюю круговороть
Мне хочется душу по шву распороть
И вывернуть — вдруг передурим
Петра с Азраилом под Пурим.
Медовой корицей хрустит гоменташ,
Шуткуется «Что ты сегодня отдашь,
За то, чтоб Аман, подыхая,
Не проклял в сердцах Мордехая?»
Хоть пряник и лаком, но жить не о ком.
Холмы за закатом текут молоком,
Туман оседает на лицах
Единственно верной столицы,
Сочится по стенам, по стеклам авто,
Под черными полами душных пальто,
Струится вдоль спинок и сумок.
Такими ночами безумно
Бродить в закоулках пока одинок —
То тренькнет за домом трамвайный звонок,
То сонные двери минуя,
С Кинг Дэвид свернешь на Сенную.
У моря погода капризна и вот
Унылый поток ностальгических вод
Смывает загар и румянец.
Пора в Иностран, иностранец —
За черной рекою, за черной межой
Ты станешь для всех равнозначно чужой,
Пока же придется покорно
В асфальте отбрасывать корни.
Ведь сколько ни ходишь, за пятым углом
То Витебск, то Питер, то Ir hа Shalom,
Короче участок планеты,
Где нас по случайности нету.
Такая вот, брат, роковая петля —
Полжизни продав за пургу миндаля,
Вторую ее половину
Хромаешь от Новых до Львиных
Бессменных ворот, обходя суету,
Собой полируя истоптанный туф.
На улицах этих веками
Стираются люди о камни.

08.02

Невозвращение домой

«…Возьми на память из моих ладоней
Немного солнца и немного меда…»
О. Мандельштам

Упряма, как отбитая атака,
Тверда, как хлеб дорожного поста,
Хребтом кита набычилась Итака.
Под сердце подступает пустота.
Прости за отчуждение, отчизна —
Ты мне нужна как ножны, как жена —
Не плоть, но платье. Прожитые числа
Годов и лиг. Небесного пшена
Скупая россыпь — тень ориентира.
Тела друзей. Крапленая трава.
Слюна осатанелого сатира
И сладость ножевого торжества
Над розовым и мягким... Пенелопа...
Я помню мед — волос и губ. Еще
На скалах остролистых козьи тропы
Случайный сон под голубым плащом
Урана-неба. Ранка от застежки
На шее над ключицей и вода
Холодная из рук. Кусок лепешки...
Твой крик всеразрывающий, когда
Натянутая плоть исторгла сына.
Ему уже не помню, сколько лет.
Остался едкий запах апельсина
От кожи и кудрей. И первый след
В песке соленом Эвксинского понта
И нежная ладошка унесла…
Вот пятерня, шершавая от пота,
В отметинах от сети и весла.
Он вырос — мальчик, принц, пастух, наследник,
Герой богоподобный, весь в отца.
Мой неподъемный подвиг — сто последних
Шагов к тебе с причала до крыльца.
Тик-так, Итака, тактика клепсидры:
Песчинка в море, капелька в песке.
Секунды осыпаются сквозь сито,
Года висят тесьмой на пояске
Волшебницы, а время равномерно
Мотает нас на шпульки бытия.
Я дрался с богом по пути в таверну.
Сперва бил бог, потом ударил я.
Прости, что задержался, Пенелопа.
Я был никто — неважно, кем я мог
Остаться — от тирана до холопа.
Я не хотел поверить, что комок
Любви и слез становится мужчиной,
А женщина — соломенной вдовой.
Так хлебодар не верует в мышиный
Помет посередине кладовой,
Так прячет взгляд торговец тухлой рыбой,
Так приглашают боги на войну-с.
Неважно кем — шутом, бродягой, глыбой
Стыда окаменелого — вернусь!
С беспамятного лета до сих пор ты
Гадаешь по затмению углей.
Ты знаешь — по ночам приходят в порты
Немые тени мертвых кораблей.
Ты ходишь — восковая, ледяная,
Ткешь саван жениху, коптишь угрей,
Целуешь сына, плачешь, вспоминая
Двенадцать незачатых дочерей,
Расчесываешь волосы — густую,
Почти до пят, душистую копну,
Ложишься спать — не спать в постель пустую,
Прямой спиной к раскрытому окну.
Сейчас уже цветут гранат и слива —
Смотри, на умывальнике пчела…
Совсем не по весеннему красива,
Ты есть. Плевать на то, что ты была.
Все хорошо. Не спрашивай, откуда
Мой парус подогнал старик Борей,
Сегодня утром я-вчерашний буду
Стоять, как новобрачный у дверей.
Ну кто еще натянет лук до скрипа
(хотел же до поры себя скрывать),
Ну кто еще расскажет, как из липы
Сработана надежная кровать,
Ну кто еще про вкус и запах меда
Напомнит, ничего не говоря?

…У Леты сладкомедленные воды
Прозрачней и желтее янтаря
В забытых сотах осени, любимый…

11.02

Травы

Хрусткие связки желтых сухих стеблей
Сыплют пыльцой и пухом, пятная стены.
Если сквозняк январский свистит «болей»,
Время на стол сосновый рассыпать сено.
Водокипенье, парное колдовство,
«Талой водой умыться — проснуться милой»,
Шкафчик шершавой ручкой раскинул створ-
кисточки ковыля оделяя силой,
Запахом зазывают, степной весной,
Резкой тоской по дыму пастушьей юрты…
Мну на ладони мяту. Узор сенной
В глиняной чашке ходит по кругу. Юде,
Бедная половинка моей души,
Травы твои на свете не созревали.
Все что умею - иглой золотой нашить
Лист винограда на байковом покрывале
Для колыбели и отпустить… Река
Ловко подхватит и унесет, качая
Мимо папирусов, лилий и тростника,
К пристани, где царевна кормила чаек
Позавчера и нынче придет… Усни.
Липовым липким потом размоет панцирь
Рыцари не болеют, малыш, у них
Просто простуда сводит слова и пальцы.
Тайна отвара — звезды и зверобой,
Буквы, черника, маки, часы и сутки,
Тучи над Нерештау, листок рябой,
Мелкосухие ветки пастушьей сумки.
Снег, оседая с неба, заносит дом.
Звуки, стуча зубами, стучатся в стекла,
Падают вниз сосульками «ля» и «до».
Нас не достанут люди. Под этой теплой,
Пышной, пушистой крышей мы будем ждать —
Только вода и зерна и мы с тобою.
Сказки, страницы, свечи, тебе под стать
Небо за окнами искренне голубое.
Смерть по столице ходит (останься пуст)
Не разбирая, косит чужих и правых…
Если однажды ночью услышишь хруст,
Не испугайся — я разбираю травы.

02.03