«Королева Роз» Интерактивный роман

Глава 1
«Бегство»

…Он упал лицом в теплую мокрую глину. Пополудни был дождь, потом солнце согрело почву и парная земля была мягкой и ласковой. Джеймс Йорк лежал, вздрагивая всем телом, как загнанный жеребец — сил о чем-либо думать не оставалось. Но — в который раз за день — жесткие руки вздернули его вверх.

— Пошел, скотина! Вперед!

Арбалетчик ткнул Джеймса в бок и поддал под зад сапогом. И снова — миля за милей, каждый шаг колючкой в босые ноги — потянулась глинистая дорога Шропшира. Через Гэльскую пустошь, мимо трактира «У Гвендолейн», и дальше — Вестфудским лесом… К виселице.

Джеймс Йорк был виновен дважды и каждая его вина гарантировала веревку. Во первых, его отец был старшим из шропширских Йорков, одной из бесчисленных веток дерева герцогов Йоркских. Во вторых юный Джеймс вместе с отцом и братьями выступил на защиту династии. Конечно, с мечом в руках. Не хочется думать о том, сколько пользы принес бы короне клинок в столь достойной деснице, но факт остается фактом. Джеймс Йорк, последний из шропширских Йорков (ибо все мужчины семьи полегли при штурме родового гнезда, а женщины в счет не идут) готовился умереть, как подобает герою. Вряд ли он воистину жаждал столь славной смерти, но выбора ему не оставили. А когда-то, сто лет назад, Джеймс мечтал стать монахом и придумать лучший на свете гимн Деве Марии… Вот роскошная церковь, свечи, алтарь… Мальчики в белых одеждах по знаку кантора выводят серебряными голосами «Перед властью ресниц склоняясь, звездам взгляда пою хвалу…».

— Вставай, ублюдок! Ты у меня дойде-ошь!

Очередной пинок — и вместо белого купола темно-синее предзакатное небо осыпалось на глаза. Джеймсу почудилось, что с него сняли шкуру с живого — болела каждая косточка, каждая мышца, даже волосы на голове — его вытащили из-под трупов за холеные желтые кудри. Терять было нечего. Он с трудом поднялся с земли, повел плечами — связанные руки уже не чувствовались — и сплюнул сквозь дырку выбитого утром переднего зуба:

Не-е-ет! Это вы хотите меня повесить — вот и тащите сами!!! И не пугайте — вряд ли сеньор похвалит вас за дохлятину, буде у вас хватит ума притащить мою мертвую тушу к воротам замка.

От удара в живот у Джеймса перехватило дыхание. Он успел подумать «…» и потерял сознание.

…Очнулся он от холода. Солнце зашло, наверное, с час назад, на траву осела роса. Джеймс перевернулся на живот и стал слизывать холодную влагу вперемешку с лесным сором — пить хотелось неимоверно. Тяжело ныли руки, но, слава богу, веревку с кистей сняли. Зато связали ноги. Идиоты! Можно подумать, найдется герой, способный после такой прогулки подняться по доброй воле… Впрочем, нет, найдется — если очень захочет жить.

От костра вкусно пахло жареным мясом. Солдаты расселись вокруг огня и, вяло бранясь, обсуждали прошедший день. Джеймс различил свое имя с эпитетом, сути которого по неопытности не понял, и решил о себе напомнить:

— Эй вы там!!! Вина и ужин благородному рыцарю!

У костра воцарилось молчание.

— Оглохли, что ли? Вина и ужин сюда! Ж-живо!

Солдаты переглянулись. …Ума что ли парень от страха лишился…

Пожилой капитан неспешно поднялся с бревна, почесал пузо и направился к Джеймсу. Не доходя двух шагов, он встал и прищурился, поигрывая ножом. Поковырял в зубах тонким лезвием, срезал волос с усов. Джеймс не отводил взгляда. Капитан усмехнулся нехорошо:

— Ну и щенок… Пустить тебе кровь, что ли? Или…

— Молчать!!! Смерд! Ты уверен, что меня точно повесят? Дрянь! Я — Йорк из Йорков! Мой прапрадед — помазанник божий и, клянусь Розой, — если останусь жив, тебя четвертуют. Кретин! Ужин сюда — немедленно! И плащ — я мерзну! Свинья собачья…

Джеймс втянул воздух всей грудью — ни разу в жизни он так не кричал.

Капитан постоял с минуту, внимательно глядя на Джеймса и в какой-то момент парню показалось — сейчас этот чертов вояка его прирежет — и все кончится…

Джеймс зашептал про себя псалом, молясь, чтобы губы не дергались.

Капитан вернулся к костру, выругался вполголоса и отдал приказ. Огромный, как винная бочка, пропитанный потом солдат подхватил Джеймса под мышки, подволок поближе к огню, накрыл пледом и сунул под нос невозможно горячий кусок окорока.

Джеймс сжал зубы, чтобы тотчас не наброситься на еду.

— Нож мне! Я не мужик, чтобы рвать мясо руками.

Солдат оглянулся на капитана. Тот вытер усы рукавом:

— Обойдется! Пит, порежь ему мясо — авось подавится.

Джеймс жевал полусырую свинину, тщетно пытаясь не чавкать, и наблюдал за солдатами. Странно — люди как люди… Ближний — рябой, невысокий — похож на отцова конюха, Сэма — так же, сгорбившись, тянет руки к теплу, так же кашляет, морща бугристый нос. Тот, что подбросил хворост — тонкий, изящный, с точеным профилем — держится, будто сию минуту предстанет перед престолом. И одет чище прочих. Капитан задремал от тепла и вина, лицо разгладилось, подобрело — его легко можно представить за стойкой трактира, рядом с пышной супругой в зеленом платье и белом фартучке. Дочки — белокурые, стройные разносят пиво, улыбаются нежно и скромно. Милая, ближе, я хочу разглядеть — что горит у тебя в глазах…

…Джеймс ткнулся носом в кружку с вином и, конечно, ее опрокинул.

Солдаты дружно заржали.

Джеймс засмеялся с ними, проклиная себя в душе. Единственный шанс спастись — этот привал. До замка осталось миль двадцать, а там его точно вздернут. И чуть не проспать, как последний олух! Джеймс демонстративно зевнул, завернулся в плед и опустил голову на руки, незаметно для окружающих, вцепившись зубами в запястье — до крови.

Через некоторое время разговор у костра затих. Солдаты не меньше Джеймса были утомлены утренней схваткой, дневным походом, а съели и выпили намного больше.

Ночь была тихая, теплая — одна из тех сладких майских ночей, когда в воздухе чудится запах незнакомых заморских цветов, ветер ласков, луна яснее воды в роднике… Когда-то в такие ночи Волшебный Народец устраивал свои пляски на вересковых лугах. А теперь добрые англичане режут друг друга.

Капитан поднялся, икнул и шумно отлил в костер.

— Всем спать! Гордон, ты на страже, не спускай глаз с доброго сэра, мать его так! Гонсалес, сменишь Гордона перед рассветом! Биггл, обеспечишь завтрак. Все.

Гонсалес — тот самый изящный — чуть улыбнулся: «Как скажете, сэр». Гордон шумно вздохнул. Биггл потянулся было отобрать плед у Джеймса, но, поймав взгляд капитана, отдернул руку. Солдаты улеглись вокруг костра.

Через несколько минут воздух наполнился тяжелым храпом усталых мужчин. Кто-то вскрикивал во сне, кто-то невнятно молился. Гордон — крупный, одноглазый, покрытый шрамами человек — сидел молча, смотрел в землю. Временами его лицо дергала судорога — в свете углей это смотрелось жутко. Ночь шла.

Когда луна скрылась, Джеймс решил, что время настало. С час уже, как солдаты затихли — даже ночные кошмары когда-то кончаются. Он прокашлялся — никто не шевельнулся — и тронул за плечо Гордона.

— Слушай, друг! Живот прихватило — сил нет…

Гордон медленно повернул голову, будто не понимая.

— Выведи до кустов, будь человеком. Я заплачу — у меня крест нательный из чистого золота.

— Что…?

— До кустов, говорю, выведи!

— Хорошо.

С трудом двигая связанными ногами, Джеймс потащился за своим тюремщиком.

Отойдя шагов на двадцать от лагеря, он присел, снял штаны и задумался. Повалить и придушить такого здоровяка не под силу. Ножа нет. Оглушить? Джеймс огляделся по сторонам в поисках подходящего сука. Вдруг раздался странный звук — нечто среднее между хрипом и скрежетом. Джеймс посмотрел на солдата и увидел жуткое зрелище.

Гордон катался по земле в припадке падучей болезни. Из перекошенного рта текла пена, руки и ноги выворачивались под немыслимыми углами, мощное тело изгибалось дугой… Это было спасение.

Джеймс зверем прыгнул к припадочному, запутался в штанах и упал на солдата. Удивительно — прикосновение к вонючей, мокрой от пота и слюны, больной плоти показалось ему страшнее всего пережитого за день. Джеймс кривясь от омерзения, вытащил нож у Гордона из-за пояса, вмиг перерезал веревки, поправил одежду. Замахнулся было, примерился для удара — и отбросил оружие. Перекрестился, единым духом прочитал «Богородицу» — и побежал.

Как ему удалось не сломать себе шею в ночном лесу — неизвестно. Видимо дева Мария все же вняла молитве. Через Вестфудский лес, холмами, Джеймсу удалось выбраться к Эми — неглубокой, но быстрой и злой реке. На другом берегу он вспомнил, что не умел плавать. Рассвет застал его в полях у Хэмпстон-холла.

Восемью милями к югу оттуда еще вчера возвышался Эпплби — родовой замок шропширских Йорков и родной дом Джеймса. Еще вчера были живы сэр Рональд Йорк и добрейшая из матерей — леди Мэри. На стенах замка сражались плечом к плечу братья — насмешник Робин, закадычные враги — Кэвин и Кристофер, тихоня Хэмп. В часовне молились, плача, сестры — Шерри, Мэй и малышка Джоанна. Дворецкий, Бенджамин, проклиная господские свары, топил в колодце фамильные драгоценности. Кормилица, старая Эвис, тронулась и хватала всех проходящих детей, чтобы спрятать к себе под юбки — пришлось запереть ее на чердаке. А кухарка, толстуха Мэг, от страха упала в обморок, опрокинула на себя чан с вареньем, и, окончательно очумев, стала раздеваться посреди кухни… А поварята колотили ножами по блюдам и кричали наперебой: «Драная кошка! Драная голая кошка!» Вот потеха!!!…

Беспечальное солнце щурилось с высоты на нежную зелень. Посреди поля, на мокрой земле лежал Джимми Йорк, вчерашний баронет, книжник и неженка, ныне — бездомный, оборванный и избитый бродяга и сирота. Он спас свою жизнь — по крайней мере на это утро — и не хотел думать о вечере. Он смеялся — как смеются порою дети — до слез — и шальное весеннее небо отражалось в его глазах.

А в это время…

© Вероника Батхен, 2000